О непротивлении злу насилием

Эту историю рассказал один из приятелей моего отца – в прошлом советский милиционер. Я бы не решился изложить ее здесь, если бы вместе со мной за тем столом не сидело еще человек тридцать, могущих этот рассказ подтвердить. Разумеется, фамилии участников тех событий изменены.

Все случилось в годы горбачевской борьбы за трезвость. В одном из сельских районных отделов милиции нужно было срочно закрыть показатели по числу алкоголиков, направленных на исправление в лечебно-трудовой профилакторий, в народе – ЛТП. План было решено выполнить за счет идейного пьяницы и дебошира Проникова, который вел антисоциальный образ жизни, семьи и работы не имел, жил с престарелой матерью, которую достал настолько, что старушка и сама была не прочь избавиться на какое-то время от этого плода своей давней и не очень удачной любви.

Проников в ЛТП уже «лечился», тамошние полу-тюремные порядки знал, вполне справедливо их не любил и ехать туда, разумеется, не хотел. Но поскольку с уже решившим его судьбу старшим участковым Бляловым не забалуешь, то он нашел такой способ ненасильственного сопротивления милицейскому произволу, за который его зауважали бы и Мартин Лютер Кинг и сам Махатма Ганди. Полуразрушенный алкоголем мозг Проникова родил гениальную в своей простоте идею. Поскольку паспорт он благополучно «потерял» перед госпитализацией в ЛТП, то ментам приходилось его документировать. Это вроде не было для них особой проблемой, если бы не фото на паспорт. Проников в момент его фиксации на пленку просто закрывал глаза. Паспортисты такой его образ не принимали. Участковый снова тащил Проникова в единственное в райцентре фотоателье, где мастер Геворкян в очередной раз пытался его заснять. Вспышка и камера у Геворкяна были допотопные, а кассеты на эту камеру дорогие и дефицитные. Хитрый Проников моргал так грамотно, что, не проявив пленку понять, удалось ли в этот раз фото было невозможно. На третью попытку сфотографировать Проникова в ателье собрался почти весь личный состав участковой службы во главе с Бляловым.

Сильно бить Проникова было нельзя, так как совсем замученным его могли в ЛТП и не принять, ибо медицинское все же учреждение. Потому сопротивленца под легкие тычки и подзатыльники пытались унять словами. Это совсем не помогало, хитрый клошар повторял свои действия снова и снова.

Когда Геворкян в шестой раз выбежал из темной комнаты, потрясая загубленным снимком, он разразился такой эмоциональной тирадой запретных в приличном обществе идиоматических выражений, что будь при этой сцене великий профессор русской словесности Розенталь, и он бы сильно удивился тому мощному творческому началу, что возникает в инородце, вынужденном выразить свою ярость на великом и могучем языке графа Толстого. Геворкян, грассируя колоритным восточным акцентом, так склонял и спрягал и без того гибкие матерные существительные и прилагательные, к таким прибегал причастным и деепричастным оборотам, сгибал и разгибал при этом руки и пальцы, помогая ими выразить свои чувства, что даже съевшие не одну собаку по части крепкого словца участники этого события примолкли.

Наступившую паузу нарушил Проников, который восторженно прогнусавил: «Во армян дает!», после чего под возобновившиеся вопли Геворкяна несчастного алкаша повалили на пол и снова били какое-то время.

В итоге все встали перед альтернативой: или сдаться и отпустить Проникова, или сделать с ним что-нибудь жуткое. От зловещего напряжения в полутемной студии у Геворкяна чуть не лопнули линзы в фотокамере. Внезапно Блялов ледяным шепотом произнес: «Я тебе покажу, сука, как советскую милицию злить!». И, уже обращаясь к товарищам, воскликнул: «Я придумал, мужики!».

После коротких, четких указаний младший по званию сбегал в находившийся неподалеку магазин «Тысяча мелочей», где купил самую тонкую прозрачную леску. Ко всему уже давно привыкшего Проникова опять повалили на пол и скрутили. Толстыми и заскорузлыми крестьянскими пальцами Блялов завязал узелки из лески на давно припухшей коже над ресницами Проникова. Затем несчастного противника трезвости усадили в кресло и в две руки немного придушили, чтобы хоть как-то зафиксировать объект фотосъемки. Спрятавшийся за спиной документируемого Блялов по команде фотографа потянул за лески, и глаза Проникова открылись принудительно и противоестественно, но до самых пределов, очерченных им природой. Щелкнул затвор, прошелестела вспышка и адепта зеленого змия наконец то засняли как положено. Геворкян прибег затем к полузабытому им в связи с невостребованностью в непритязательной сельской глубинке искусству ретуши, после чего с немалым грехом пополам сделанное фото отнесли куда надо.

Однако, хорошо знавший Проникова начальник паспортного стола чуть не упал в обморок, когда увидел своего односельчанина на изображении. Зная суровый нрав и тяжелую руку Блялова, он потребовал привезти к нему Проникова, чтобы убедиться в том, что фото было не посмертное. В его кабинете, потирая глаза – главные свои органы сопротивления системе, Проников обреченно пробурчал: «Ладно, че, банкуйте, мусора. Ваша взяла!».